— Красавица, что и говорить, — повторила Глэдис. — Как хорошо, что ты к нам пришла как раз перед праздником. Наставник точно тебя выберет.
Мэган похолодела.
— Для чего выберет?
— Ох, все время забываю, что ты ничего не знаешь о нашей жизни, — рассмеялась Глэдис. — Наставник одинаково любит всех сестер, но ведь он мужчина и не может ограничиваться одними духовными отношениями. Иногда он выбирает кого-нибудь из сестер и дарит ей счастье, — сказала Глэдис с придыханием. — Самой мне не повезло, старовата я для Наставника, но девчонки рассказывали, что это неземное наслаждение. Ни один мужчина не может с ним сравниться!
— Ну не знаю, — задумчиво протянула Мэган, вспоминая собственный опыт. Конечно, было неплохо, но ничего выдающегося. На неземное наслаждение не тянет.
— На празднике с Наставником обязательно должен быть кто-нибудь из сестер, — с упоением продолжила Глэдис, — ведь любовь прекрасна во всех ее проявлениях!
Слушать, как эта крупная немолодая женщина рассуждает о любви с видом утонченного эстета-сладострастника, было смешно.
— А что за праздник такой? — спросила Мэган.
— Каждый июль, когда на небе появляется Звезда любви, мы благодарим Наставника за то, что он просветил нас и сделал счастливыми, — на полном серьезе ответила Глэдис. — Отмечаем день основания нашего поселка и радуемся тому, что любовь вошла в нашу жизнь.
— А-а… — протянула Мэган. Она вспомнила, что в Нью-Йорке ей рассказывал Фрэнк. — Понятно.
— Если ты станешь его избранницей, ты же расскажешь мне, как все было?
Мэган чуть не рассмеялась Глэдис в лицо, хотя, по правде говоря, смешного в ее положении было мало.
— Обязательно расскажу, — пообещала она.
После просветительских рассказов Глэдис Мэган без удивления гуляла по поселку, наблюдая, как трудятся его обитательницы. Здесь действительно жили одни женщины, и им приходилось делать немало мужской работы — таскать воду из речки в огромных ведрах, пилить, строгать. Каждая сестра была чем-то занята, чтобы обеспечить их небольшую общину всем необходимым, и Мэган спрашивала себя, какая работа будет уготована ей, после того как она окончательно выздоровеет. В лесном поселке от актрисы толку будет маловато.
Появление Мэган на улице особого интереса не вызвало. На нее смотрели, ей улыбались, но никто не пытался с ней заговорить. Мэган чувствовала, что для этих женщин в темных одеждах новая сестра явление обычное, ничего не значащее. Они знали, что в свое время познакомятся с ней поближе, оценят ее, отведут ей место в устоявшемся укладе городка. Торопиться некуда, ведь у них впереди вся жизнь.
Мэган иногда становилось жутко. А ведь она самая настоящая пленница. Выхода отсюда нет: через частокол не перебраться, по лесу пешком не пройти. Она беспомощна, как новорожденный младенец, и полностью во власти человека, который казался таким милым и безобидным.
Едва различая дорогу из-за слез, застилавших глаза, Мэган брела по поселку. Ей казалось, что ее связали по рукам и ногам и, как бы она ни старалась, крепкие веревки разорвать невозможно. А вокруг свободные люди, которых никто не удерживает в поселке силой; они радуются жизни и не чувствуют себя пленниками. Вопиющая несправедливость!
Устав от бесцельного блуждания, Мэган присела на низенькую скамейку возле домика, который на первый взгляд казался брошенным. Его окна были заколочены широкими досками, а покосившуюся дверь не открывали, должно быть, несколько лет. И все-таки в доме кто-то жил, потому что Мэган не просидела на скамейке и пяти минут, как дверь с оглушительным треском распахнулась.
Мэган вздрогнула и встала. На пороге стояла хорошенькая темноглазая и смуглолицая девушка, которая так недружелюбно посмотрела на нее тогда, в ее первый день в поселке. Девушка куталась в большой платок, глаза ее были заплаканы.
— Что тебе нужно? — спросила она резко.
— Н-ничего. Просто сижу. Отдыхаю.
— Уходи! — бросила смуглянка. — Нечего тебе тут делать!
В глубине души Мэган была с ней согласна. Но враждебность девушки так разительно отличалась от равнодушия, с которым ее встречали остальные сестры, что Мэган решила остаться.
— Как тебя зовут?
— Не твое дело! — Девушка вспыхнула, крылья ее изящного носика затрепетали от гнева. Она была чудо как хороша броской испанской красотой, и Мэган по наитию сказала:
— Ты Соледад, да?
— Уходи! — Жестом, достойным царицы, девушка показала Мэган дорогу. — Тебе туда.
Но Мэган не шелохнулась. К театральности ей было не привыкать. Она и сама могла не хуже разыграть гнев или оскорбленную гордость, и поведение смуглянки не произвело на нее ни малейшего впечатления.
— Я хочу с тобой поговорить, — спокойно сказала она. — Меня зовут Мэган.
— Я знаю, — процедила Соледад сквозь зубы.
— И не смотри на меня волком, пожалуйста. Я тебе ничего не сделала.
Глаза неистовой Соледад вспыхнули яростью.
— Ты так думаешь?! — прошипела она. — Его избранницей должна была стать я! Я, а не ты! Он выбрал меня, он полюбил меня, а потом появилась ты и все испортила! — Соледад закрыла лицо руками и, к великому ужасу Мэган, разрыдалась.
— Прости, я не хотела, — тихо сказала Мэган. — Это случайность.
— Со мной всегда так, — всхлипывала Соледад, — у меня никогда ничего не получается. Я ничего не умею делать и не могу хорошо работать, как остальные сестры. Я ничтожество. Я все время боюсь, что Наставник прогонит меня. Раньше я надеялась, но потом он привез тебя и я… — Душераздирающие рыдания прервали ее сбивчивую речь.